Ох, как же много в своей жизни я полетал во сне! По-всякому – и с разбегу взлетая над обрывом, кувыркаясь в воздухе как рыба в воде, и с места, воспаряя одним только напряжением воли, и на дальние расстояния, глядя «с птичьего полета» на землю и на людей внизу (знакомых и незнакомых), и в помещении, поднимаясь без какого бы то ни было усилия под крышу. Не часто, но особенно хорошо и счастливо леталось тюрьме и в лагере (раза два всего… впрочем, и было-то мне уже под и за 50) – и каждый раз, просыпаясь, я понимал, что эти сны – подсказка из подсознания, что не все потеряно, что еще многое произойдет. И вправду, произошло многое!.. А вот один сон, еще по пути в лагерь, в Пермской пересыльной тюрьме, я помню особенно хорошо – хоть тут и не было полета как такового. Помню и не только потому, что он тут же превратился в стихотворение, которое я поместил здесь, но и потому, что никогда ни до, ни после я не ощущал перед собой такой бесконечной, неоглядной дали и свободы. Это не был взгляд извне, откуда-то – это всё было во мне. Такой «внутренний полет». Вот… единожды в жизни. В тюрьме.
Когда сплетенные рогами бычьи морды
(а если точным быть – коровы и быка)
мне в грудь мучительно и тупо упирались
и было стеснено мое дыханье
и я уже терял надежду выжить
и мягко, влажно был притиснут к стенке
и сам не то мычал, не то стонал…
открылось вдруг широкое пространство
быков не стало
и меня не стало…
Соком черного хлеба отравлен, на нары запрятан,
Без свиданий, без писем – обовшивел в тоске.
На словах все известно: блаженство гонимых за правду…
Ни блаженства, ни правды – надзиратель в тюремном глазке,
Бычьей мордой своей упирается в грудь мне Россия –
Не рогами – ноздрями, губами, слюнявой щекой
Я притиснут к стене на потеху печальным разиням…
Кто я, Господи? Прах или соли вселенской щепоть?
В этой жизни моей голос Твой как бы вовсе не слышен.
Я не то чтобы сплю, но еще не проснулся вполне.
Не вполне еще понял, что счастья не будет, что свыше
Это долгое горе как благо даровано мне.
Ничего, я готов проиграть эти мелкие войны.
Если все же вплетешь меня, Боже, в свой дивный узор,
Навести меня в срок, дай понять Твою вышнюю волю,
Посмотри на меня хоть в тюремный глазок.
Декабрь 1985 года